| Главная » Файлы » Научные статьи » 08.00.00 Экономические науки |
Ментальные и культурные ограничения инновационного и технологического развития России. Ермолаева Л.К.
| 20.05.2012, 16:17 | |
| Ермолаева Л. К. к.и.н., доцент, зав. кафедрой Ивановского филиала Российского государственного торгово-экономического университета МЕНТАЛЬНЫЕ И КУЛЬТУРНЫЕ ОГРАНИЧЕНИЯ ИННОВАЦИОННОГО И ТЕХНОЛОГИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ РОССИИ Проблема ментальных и культурных ограничений инновационного и технологического развития становится актуальной при исследовании вопросов, возникающих в процессе модернизации. Первоначально модернизация понималась как копирование и внедрение новых технологий в процесс производства. Затем выяснилось, что новые технологии требуют создания адекватных социально-экономических отношений. В результате модернизация стала по существу трактоваться как процесс генезиса капитализма, соответственно возникла необходимость определить движущие силы модернизации. Ш. Эйзенштадт считал, что в Западной Европе, в отличие от других регионов мира, «первый исторический процесс модернизации развивался главным образом через трансформацию и действие различных внутренних сил и лишь в крайне незначительной степени под влиянием внешних событий»1. Соотношение внешних и внутренних побудительных мотивов определяет логику, закономерности и эффективность политики модернизации. Инициаторами политики модернизации по образцу тех типов, которые сложились в Западной Европе и Северной Америке, как правило, являются элиты. Объективный анализ эффективности их действий показывает, что проблема внедрения инновационных отношений и новых технологий решается положительно только при условии их соответствия ментальным и культурным кодам общества. Инициаторы модернизации выступают с идеями свободы и прав человека, отказываясь от реализации принципов ответственности и обязанности по отношению к обществу. В результате ценности модернизации вступают в противоречие с системами традиционных ценностей подавляющего большинства трудоспособного и социально активного населения. Исследуя соотношение внешних и внутренних побудительных сил модернизации необходимо определить значение таких феноменов общественного сознания как «менталитет» и «культура». Понятие ментальность впервые было предложено Леви-Брюлем, который использовал его для описания особого мышления дикарей. Люсьен Февр и Марк Блок применили это понятие для обозначения общего умонастроения, склада ума, коллективной психологии, умственного инструментария, психологической оснастки людей, принадлежащих к одной культуре, являющихся членами одного общества. Э. Дюркгейм, Ле Гофф, Г. Телленбах рассматривали менталитет как феномен этнокультурной психологии, как устойчивую совокупность установок, сформировавшихся под влиянием географических, хозяйственно-технологических и социокультурных условий бытия. Такой подход позволяет выявлять этническое содержание понятия «менталитет» и использовать его для обозначения специфики представлений этноса или национального сообщества о соотношении свободы и ответственности, прав и обязанностей личности в рамках его социума. На этой основе формируется картина мира. Если она обеспечивает эффективность взаимодействия, целостность и развитие этноса в динамике конкуренции с другими сообществами, то она транслируется из поколения в поколение и лежит в основе человеческого поведения. Проблема содержания феномена менталитета в работах российских авторов раскрывается преимущественно в трудах философско-культурологического плана как глубинный уровень культуры. На этом уровне осознанное соединяется с бессознательным, в результате появляется основа устойчивой системы смыслов и представлений, укорененных в сознании и поведении многих поколений1. Позиция понимания ментальности как совокупности актов мышления разделяется многими исследователями. Например, А.А. Пелипенко и И.Г. Яковенко ментальность рассматривают как сферу устойчиво воспроизводимых и транслируемых когнитивных механизмов, в которых оформляются семантико-аксиологические структуры этой самой культурной реальности. Ядром семантико-аксиологических структур выступают экзистенциальные ориентации, которые и лежат в основе исторической типологии ментальностей2. Такой подход ведет к утрате возможностей исследований конкретно-прикладного характера, например, исследований по специфике менталитета этноса как способа самоорганизации общества. В контексте теории этногенеза в отечественной литературе существуют две конкурирующие позиции конструктивизма и примордиализма. Сторонники первой позиции акцентируют внимание на целевых установках социального актора и описывают процесс самоорганизации как целеполагающую деятельность сообществ1. Директор Института этнологии и антропологии академик РАН В. А. Тишков считает, что этнические группы определяются по тем характеристикам, которые сами члены группы считают для себя значимыми и которые лежат в основе самосознания. Таким образом, этничность – это форма социальной организации культурных различий2. Следовательно, этнические общности и нации - это социальные конструкты, которые выделяются в процессе культурной и социально-экономической конкуренции и признаются участниками социального взаимодействия в качестве отдельных групп. Они формируются в результате целенаправленного информационного и культурологического воздействия. Конструктивизм отражает принципы методологии классической рациональности, в рамках которой массам отводится роль инструмента реализации управленческих решений правящей элиты. Однако значение менталитета проявляется в таких параметрах как определение своей идентичности. Итальянец, даже навсегда покинувший родину и переселившийся, скажем, в США, долгое время, а чаще – до конца своих дней, остается итальянцем. В этой стране к концу 80-х годов проживало 5000 тыс. итальянцев, 5100 тыс. немцев, 3800 тыс. поляков, 1000 тыс. русских и т.п.3. Значение менталитета как бессознательных этнических установок проявилось в серии этнических кризисов разрушивших Российскую империю, а затем и СССР. Проблемы этнической самоорганизации нельзя рассматривать ни с позиции объективно существующих интересов больших социальных групп, ни с точки зрения столкновения достаточно узких политических группировок по поводу борьбы за власть. Реальность распада заключается в том, что решения о выходе из состава СССР принимались на уровне коллективно-бессознательного. Следовательно, исследование менталитета требует изучения исторической естественности процессов рождения и становления этнических форм самоорганизации. Подход, акцентирующий внимание на этих процессах в рамках этнологии, получил название примордиализма. Его сторонники рассматривают этничность как биосоциальную форму естественного отбора на основе формирования расширенных родственных групп, объединение которых создает социум. С точки зрения онтологии теории познания данная система анализа и доказательств определяется как методология неклассической рациональности, в рамках которой внимание исследователей сосредотачивается на изучении онтологии менталитета этнической самоорганизации. В её основе лежат универсальные биогенетические индивидуальные и групповые программы. На уровне группы эти программы действуют как совокупность установок, предписывающих индивиду необходимость вхождения в ту или иную группу, в рамках которой он получает возможность: а) сохранения жизни; б) продолжения рода; в) самоутверждения, самореализации своей индивидуальности. Функциональное назначение этих программ определяется необходимостью обеспечить рациональное использование энергоресурсов личности и социального взаимодействия в конкретных природно-климатических и географических условиях этногенеза. Логика исследования взаимосвязи ментальных и культурных факторов самоорганизации требует анализа взаимодействия биологических и социальных факторов. Их взаимодействие подчиняется более общим законам сохранения и рационального использования существующих в природе источников энергии. Принципиальное значение этого положения подтверждается работами В.И. Вернадского о том, что самоорганизация осуществляется за счет трансформации биогеохимической энергии в новую форму энергии, «которую можно назвать энергией человеческой культуры, или культурной биогеохимической энергией». Она «является той формой биогеохимической энергии, которая создает в настоящее время ноосферу»1. Раскрывая содержание этой идеи, современные исследователи подчеркивают, что «…старые эволюционные формы (движения материи – авт.) не элиминируются полностью, но продолжают сосуществовать с новыми, часто при этом включаясь в них как составная часть или подсистема. Эволюция напоминает пирамиду, которая прирастает своей вершиной за счет некоторого редуцирования и уплотнения основания»2. Исходя из этого, следует признать, что тысячелетнее воздействие материально-энергетических – природно-климатических условий Восточно-Европейской равнины стало основой формирования ментальности русского этноса. Отражением этого процесса являются специфические особенности языка, мифов, сказок, пословиц, песен, музыки как системы коммуникативного взаимодействия субъектов этноса. В своей совокупности все эти элементы системы коммуникативного взаимодействия мы можем рассматривать как определенный набор бессознательных моделей, обеспечивающих целостность, стабильность и возможность развития этноса в исторической динамике самоорганизации. Следовательно, менталитет мы можем рассматривать как стимулятор реализации бессознательных моделей хозяйственно-культурной и социально-политической деятельности исторически доказавших свою эффективность. Функционирование этих бессознательных моделей определяется антропологическими потребностями в сохранении жизни и продолжении рода за счет расширенного использования энергии среды обитания и социального взаимодействия. По мнению А.Я. Гуревича исследование ментальности представляет собой наиболее влиятельное направление современной зарубежной историографии, обозначает главный предмет своего анализа: социально-психологические установки, автоматизмы и привычки сознания, способы видения мира, представления людей, принадлежащих к той или иной социально-культурной общности. Потенциал этого направления определяется тем, что исследователи не обращали внимания на ментальности, воображая, будто духовная жизнь исчерпывается философскими, религиозными, политическими, эстетическими доктринами, которые якобы можно распространить на все общество1. Следовательно, в рамках единого поля сознания существуют в своем единстве и противоречии феномены культуры и менталитета. В словаре русского языка С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой менталитет оценивается как понятие «книжное» и определяется как «осмысление мира, прежде всего с помощью образов, окрашенных эмоциональными и ценностными ориентациями, тесно связанными с традициями, настроением, чувством»2. Например, германоязычные народы Центральной Европы приветствуют друг друга, осведомляясь: «Как идут дела?». Грузины взаимно желают при встрече победы. Русские приветствуют знакомых восклицанием: «Здорово! Здравствуй!» – т. е., желают здоровья. Такое приветствие, хорошо известное с древнерусских времен, образовалось из пожелания быть твердым и крепким как священный дуб, олицетворявший мощь, твердость, устойчивость, бывший символом бессмертия. Слово «здоров/здоровый» буквально значит: из хорошего дерева, крепок как дерево, здоров и силен3. Ментальное наследие наших пращуров отражало не только факторы зависимости человека от стихийных сил природы, но и его стремление к гармонии с миром природы, окружающим социумом. С точки зрения автора менталитет – это система исторически сложившихся, доказавших свою эффективность эмоционально-чувственных стереотипов восприятия. На их основе осуществляется восприятие реальности, бессознательная оценка тех или иных явлений и инстинктивное принятие решений. Необходимость менталитета проявляется в возможностях резонансного, коммуникативного взаимодействия больших масс людей в различных экстремальных ситуациях, дабы обеспечить выживание и развитие этноса. Действие этих стереотипов проявляется в бессознательных реакциях на те или иные явления объективной реальности и автоматической реализации тех моделей поведения, которые необходимы в данный исторический период. Например, в ментальности русского этноса мужчина обязан защищать свое отечество, но если война идет на чужой территории, то ментальные модели допускают возможность уклонения личности от участия в военных действиях. Проблема ментальных ограничений инновационного развития определяется традициями, которые предписывают необходимость реализации бессознательных моделей поведения, ставших тормозом развития в современных условиях. Однако эти бессознательные модели поведения обладают высокой степенью устойчивости в силу зависимости человека от традиций, стереотипов, бессознательных установок, которые определяют принципы деления мира на «своих» и «чужих». «Свои» – это родственники, члены общины, этноса, государства. Отношения внутри государства-общины носят патриархально-семейный характер: все в той или иной мере являются родственниками, Родина – матерью, глава государства – отцом народа, а этническая идентичность определяется по происхождению. Ментальность такого типа самоорганизации стала основой национальных движений, которые были движущей силой распада СССР. Соответственно, многочисленные примеры этнической самоорганизации молодежных групп и их столкновения между собой следует рассматривать как проявление ментальных традиций, придающих особое значение кровнородственным и этническим связям. Следующим фактором ментальных ограничений инновационного развития являются необычайно сложные природно-климатические условия основной исторической территории России. Они диктовали необходимость громадных трудовых затрат на сельскохозяйственные работы, сопряженных с высоким нервно-психологическим стрессом. Отсутствие значимой корреляции между мерой трудовых затрат и мерой получаемого урожая в течение многих столетий не могло не создать настроений определенного скепсиса по отношению к собственным усилиям. На этой основе в русской ментальности появились такие поговорки как: «на авось мужик и пашню пашет», «уродится не уродится, а паши», «не родит, да не бросать пашни», «нужда не ждет ведряной погоды», «нужда не ждет поры» и т. д.1. Неопределенность соотношения между мерой трудовых затрат и мерой урожая порождает веру в удачу, чудо, судьбу. Одним из главных героев русских сказок является Иванушка – дурачок. В контексте этой линии поговорка «дуракам всегда везет», отражает устойчивую характеристику русского менталитета. Вера в чудо способствовала почитанию сначала волхвов, затем православных священников, которых заменили политработники. Последние были устранены сторонниками веры в магию рынка. Нелинейность и неравновесность взаимодействий экстремальных природно-климатических условий бытия определили специфику особенностей русского менталитета. Б.Н. Миронов неоднократно обращается к рассмотрению соотношения рабочего времени и праздничных дней у разных народов и представителей разных религиозных конфессий. Он приводит следующие цифры: «В 1850 годы общее число нерабочих дней в году доходило до 230, в начале XX в. – до 258, в том числе общее количество воскресных и праздничных дней – соответственно до 95 – 123». При этом праздничных дней у прибалтийских католиков и протестантов было 38 – 48 и 13 – 23, у мусульман в Крыму и на Волге – 13 – 152. Данные цифры вызывают сомнение, однако следует учесть, что чрезвычайно короткий сезон сельскохозяйственных работ породил специфическую черту русского менталитета, выраженного понятиями «авось», «штурмовщина», и неспособность выдерживать четкий график работ. На основе этой черты русского менталитета формировались такие характеристики работника как устойчивое игнорирование технологии производства, стремление сделать скорее в ущерб качеству, пренебрежение правилами личной и пожарной безопасности, низкая трудовая дисциплина и злоупотребление алкоголем. Все эти черты являются ментальными ограничениями развития тех видов производства, которые требуют аккуратности, тщательности, дисциплины. Ментальные характеристики рабочих и управленцев стали одной из причин сокращения количества инновационных наукоемких предприятий в России более чем в два раза. Только 2,5 % из них работают в малом бизнесе, хотя необходимо не менее 50 %. Лишь 5 % НИОКР становятся объектами коммерческих сделок, получающих воплощение в новой продукции1. Столь однобокая специализация на экспорте энергоносителей имеет не только технологическую, но и ментальную основу. Ментальная основа россиян формировалась в условиях зоны рискованного земледелия, господства натурального способа ведения хозяйства и отсутствия взаимовыгодных социально-экономических связей. В этих условиях неурожаи и голод были обыденными явлениями. Преодолеть эти негативные факторы можно было только за счет ментального и правового приоритета интересов этноса, государства по отношению к интересам личности и права частного или «вотчинного» владения. Объективная необходимость гарантировать реализацию естественного права человека на сохранение жизни и продолжения рода потребовала предельной концентрации политической власти для властного перераспределения ресурсов. Русское государство развивалось на основе принципа предельной мобилизации всех ресурсов, отменив права городов на самоуправление и право частной собственности. Крупная частная собственность бояр, монастырей, купцов высших категорий рассматривалась населением как ресурс государства в экстремальных условиях. Такая концентрация и централизация власти в России объясняется с позиции автора антропологической потребностью этноса обеспечить свое выживание в геополитической конкуренции. Именно эта потребность сформировала одну из центральных категорий русского менталитета – категорию «служения». Действие этой категории выстраивает системы отношений на основе принципов патернализма власти по отношению к подданным и личных взаимных обязательств субъектов, отказавшихся от норм права. Формирование российской государственности и великорусского этноса неразрывно связано со становлением уникального российского типа хозяйственно-экономической деятельности, обусловленного специфическими, крайне суровыми природно-климатическими условиями ведения пашенного земледелия и низким естественным плодородием почв. Как утверждал Ф. Бродель, «человек – пленник своего времени, климата, растительного и животного мира, культуры, равновесия между ним и средой, создаваемого в течение столетий, равновесия, которого он не может нарушить, не рискуя многого потерять»1. Выход из такой зависимости традиционно находился за счет экстенсивного расширения территории. Это расширение решало задачи не только сельскохозяйственного производства, но и возможности развития экономической и военной мощи государства за счет использования сырьевых ресурсов. Ментальность поиска новых ресурсов давала возможность снимать противоречия, вызревавшие внутри каждого сообщества направлять активность людей на освоение нового пространства. Русские землепроходцы за полвека освоили территории от Урала до Амура. Экстенсивный характер развития отличал русскую культуру как от культур Западной Европы, где такие возможности были исчерпаны к XII–XIV векам, так и от цивилизаций Юго-Восточной Азии, в частности Китая, Японии, Кореи2. Ментальное значение рудознатцев, кузнецов в рождении русского этноса отражено в мифе о таинственном острове Буяне с загадочным бел-горюч камнем Алатырь, на котором стояла золотая кузня Кузьмы-Демьяна. В восточнославянской мифологии Кий (божественный кузнец) стал основателем Киева – столицы Древнерусского государства, а в мифах бриттов король Артур, вынув меч из камня, подтвердил свое право на власть. Очевидно, эти мифы и легенды формировались во времена бронзового века, когда кузнецы научились отливать сложные заготовки в каменных формах. В русской ментальности кузнецы рассматриваются как божественные мастера, способные ковать песню, свадьбу, слово, перековать человека и т.д.3. Символом пролетарской революции стал молот и фигура Прометея. Архетипы титана-кузнеца – творца проявились в склонности русского народа делегировать всю полноту власти доминирующему субъекту, чтобы он, опираясь на свое знание и искусство, вывел страну из кризиса и установил социально справедливый порядок в обществе. В конечном итоге, значение индивидуального искусства кузнеца стало основой ментальности концентрации власти и особой мессианской роли России (Москва есть Третий Рим, коммунизм). Этнокультурный код кузнеца – творца, подобного Богу, становится основой формирования ментальности патернализма, как субъекта модернизации производства и социума. Этнокультурный код патернализма проявляется в склонности русского народа делегировать всю полноту власти доминирующему субъекту, чтобы он, опираясь на свое знание и искусство, вывел страну из кризиса и установил в обществе социально-справедливый порядок. В то же время патернализм, как методология внедрения инноваций в целях модернизации производства и социума, предполагает существование узкого привилегированного сословия. «Наша цивилизация, – писал А.И. Герцен, – цивилизация меньшинства, она только возможна при большинстве чернорабочих. Природа безжалостна, она ничего не имеет против того, что две трети ее произведений идут на питание одной трети, лишь бы они развивались»1. Из этой цитаты следует вывод о том, что ментальность масс поддерживала принцип патернализма власти. Только предельная концентрация власти могла быть гарантией реализации минимума естественных прав работника и ограничителем произвола элит. Социально-экономическое и политическое значение менталитета масс заключается в эмоционально-чувственной оценке реальности с точки зрения соотношения интересов общины, общества и государства с антропологическими потребностями рядового гражданина страны в повышении уровня и качества жизни. Ментальность масс отражает исторически концентрированный опыт жизнедеятельности, прежде всего, этнических сообществ. Этот опыт становится основой формирования и развития культуры. Из множества определений культуры для автора наиболее приемлемым является понимание культуры как исторически конкретной меры реализации творческих сил и способностей человека посредством созидания общественно значимых ценностей. Анализ культуры как исторически конкретной меры предполагает рассматривать ее в качестве стихийно сложившихся норм, образцов, идеалов созидания ценностей. Все, что не соответствует нормам созидания, перестает быть культурой. Все, что разрушает творческий потенциал человека и созданные им ценности, является антикультурным. Таким образом, менталитет отражает исторический опыт, а культура представляет собой возможности и перспективы самореализации человека посредством созидания общественно значимых ценностей. В третьей четверти ХХ столетия закончился период мобилизационной готовности и начался период стабилизации. В этих условиях культура периода мобилизации продолжает действовать как культура авторитарного правления. Авторитаризм системы управления на всех её уровнях оборачивается всеобщей бюрократизацией. В результате сталкиваются тенденции бюрократизации и демократизации отношений между управляющими и управляемыми. Движущей силой демократизации становятся процессы формирования нового типа самоорганизации – «человека экономического». Этот тип ориентирован на повышение уровня и качества жизни посредством инновационного развития производства и потребления. Концепция «человека экономического» была разработана А. Смитом, отметившим, что преследуя свои собственные интересы, он часто, более, действительным образом, служит интересам общества, чем тогда, когда сознательно стремиться сделать это1. Формирование новой культуры традиционно находит благодатную почву среди молодежи, пытающейся практическими действиями изменить реальность. Молодежные субкультуры любого общества несут в себе дух критики поколения отцов, проявляя тем самым универсальную антропологическую закономерность. Движение хиппи стало толчком модернизации США, молодежные бунты 1968 г. стали движущей силой перемен во Франции, движения китайской молодежи отметили ключевые точки истории современного Китая. В 2003 г. молодежное движение «Кмара» сыграло едва ли не решающую роль в грузинской «революции роз». Затем опыт «Кмары» буквально повторила украинская «Пора», проводя свою «оранжевую революцию». 2005 год стал рекордным по появлению в России правых и левых молодежных организаций. Созданные на деньги старшего поколения молодежные организации существуют как бизнес-проекты, не оказывая никакого серьезного влияния на умы и настроения молодежи. Однако предновогодние события 2011 г, связанные с убийством одного из лидеров болельщиков футбольного клуба «Спартак» продемонстрировали рост настроений критики не только межнациональных отношений. Президент подчеркнул, что беспорядки на улицах – это следствие беспорядков, прежде всего, в системе, которая должна порядок охранять2. Особенности современного переходного периода заключаются в столкновении менталитета и культуры мобилизационного периода с потребностями «человека экономического», ориентированного на перестройку всей системы социально-экономических и духовно-нравственных отношений. Перестройка всей системы отношений всегда идет в векторе демократизации отношений между управляющими и управляемыми. Лозунги демократии должны сопровождаться изменением исторически конкретного соотношения свободы и ответственности личности, единства прав и обязанностей гражданина независимо от социального статуса в рамках общественного сознания. Однако, традиции авторитарной культуры и, прежде всего, принципы патернализма и мессианства оказались чрезвычайно устойчивыми среди представителей российской бюрократии. Отказ российских реформаторов 90-х гг. ХХ в. от ценностей этого кода, преемственности традиций привел к децивилизации, т. е. к утрате многопоколенческих и многовековых ценностных накоплений в русской этничности и российской государственности1. С этим положением можно не соглашаться, но следует учитывать, что бюрократия объективно заинтересована в расширении своей свободы при игнорировании расширения ответственности за свои действия, бюрократия всегда поддерживает тенденции расширения обязанностей гражданина, наряду с реальным сокращением институтов, защищающих права личности. В результате традиции русского барства проявились в появлении такой социальной группы как «новые русские». В условиях возникшего гигантского социального неравенства сращивание экономических элит с криминальными сообществами и коррумпированными органами власти проявило проблему социальной несправедливости. Предновогодние события на Манежной площади показали, что один из вариантов решения социальных проблем часть молодежи видит в межнациональных конфликтах. Очевидно, что многонациональное государство не может жить без общей, интегрирующей идеи. Разработка этой идеи требует использования адекватной методологии, основанной на использовании антропологических принципов социальной справедливости, дающих возможность самореализации как личности, так и этносам в рамках единого государства посредством участия в созидании общественно-значимых ценностей. Сдерживающим фактором инновационного и технологического развития российской государственности является отсутствие баланса между стимулированием созидательной активности человека и адекватным, социально-справедливым вознаграждением. По мнению одного из лидеров «Римского клуба» А. Печчеи: «Социальная справедливость составляет главную цель человеческой революции. Раз начавшись, кризисы, скачки и перемены могут в дальнейшем лишь набирать скорость, наращивать способность к дальнейшим мутациям. Точно также и идеи. И одну из таких могучих идей представляет упомянутая идея социальной справедливости, ставшая одним из самых страстных стремлений современного человека. Именно она вдохновила движение за новый мировой порядок и стала важнейшим принципом нового гуманизма..»2. Печчеи утверждает, что изменилось понимание концепции справедливости. Это изменение «…связано с растущим осознанием необходимости более равномерного распределения власти и доходов между всеми гражданами, группами и странами…, и при этом каждый имел бы достаточно реальную и равноправную возможность для раскрытия заложенных в нем способностей»1. Опыт развитых стран показывает, что если процессы демократии ограничиваются расширением свободы и прав элитных групп, то в общественном сознании начинаются процессы пересмотра систем ценностей и критики этнической и социальной политики власти. Проблема снятия ментальных и культурных препятствий инновационного развития не может быть снята силовыми методами, в силу их антропологических и исторических корней. В этом контексте следует учитывать, что этничность является естественным способом самоорганизации наемных работников в борьбе за защиту естественных и гражданских прав человека. В условиях стабильности и антропологической потребности в равенстве возможностей индивидуальной самореализации каждого посредством созидания общественно значимых ценностей, ментальность общинного самоуправления несет в себе потенциал возможностей создания гражданского контроля над действиями бюрократии. Опыт таких стран как Япония, Швеция показывает принципиальную возможность использования этнокультурных кодов общинного коллективизма в системе либеральной экономики2. Следовательно, задачей исследователей, разработчиков национальной идеи является создание условий, раскрывающих возможности этнокультурных кодов в современных процессах самоорганизации этнических и социальных групп России. Основой такой самоорганизации может стать только мощный средний класс, доминирующий по своей численности среди населения страны. Только средний класс способен гармонизировать соотношение свободы и ответственности, прав и обязанностей, осуществлять контроль за деятельностью субъектов политики и власти. Только граждане, знающие и уважающие свою этническую историю, могут осознанно строить свое многонациональное государство – центр интеграции народов евразийского пространства. 1 Цит по: Семенов Ю.И. Философия истории. (Общая теория, основные проблемы, идеи и концепции от древности до наших дней). - М., 2003. - С.172. 1 Розов Н.С. Философия и теория истории. Кн. 1. Пролегомены. - М., 2002. - С. 20. 2 См.: Пелипенко А.А., Яковенко И.Г. Культура как система. - М., 1998. - С.20. 1 Тимофеев М.Ю. Нациосфера: Опыт анализа семиосферы наций. - Иваново, 2005. - С.11. 2 Тишков В.А. Реквием по этносу. Исследования по социально-культурной антропологии. - М., 2003. - С.60. 3 Семенов Ю.И. Философия истории. (Общая теория, основные проблемы, идеи и концепции от древности до наших дней). - М., 2003. - С.36. 1 Вернадский В.И. Размышления натуралиста // Научная мысль как планетное явление. Кн.2. - М., 1977. - С.95. 2 Панов А.Д. Сингулярная точка истории // Общественные науки и современность. – М., 2005. - № 1. - С.123–124. 1.См.: Гуревич А.Я. Проблема ментальностей в современной историографии // Всеобщая история: дискуссии, новые подходы. Вып. 1. - М., 1989. - С.79.75. 2 Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. - М., 1999. - С.350. 3 Колесов В.В. Мир человека в слове древней Руси. - Л., 1986. - С.211. 1 Милов Л.В. Природно-климатический фактор и менталитет русского крестьянства // Общественные науки и современность. – М., 1995. - № 1. - С.85. 2 Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (ХVIII-начало ХХ в.): Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. - СПб., 1999. Т. 1. - С.58, 401. 1 Кудров В. Экономика России: сущность и видимость // Мировая экономика и международные отношения. – М., 2009. - № 2. - С.42, 46. 1 Бродель Ф. История и общественные науки. Историческая длительность // Философия и методология истории. Сборник переводов / Под ред. И.С. Кона. - М., 1977. - С.124. 2 Шкаратан О.М. Русская культура труда и управления // Общественные науки и современность. – М., 2004. - № 1. - С. 39. 3 Славянская мифология. Энциклопедический словарь. - М., 2002. - С. 268. 1 Герцен А.И. С того берега. Собр. соч. В 30-ти т. - М., 1955. Т.6. - С. 55–56. 1 Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. - М., 1962. - С. 332. 2 Медведев Д.А. Сегодня. Итоговая программа. НТВ. 2010.12.19. 19.02. 1 Государственная политика вывода России из демографического кризиса / Монография. В.И. Якунин, С.С. Сулакшин, В.Э. Багдасарян и др. - М., 2007. - С.70. 2 Печчеи А.А. Человеческие качества. - М., 1985. - С. 216. 1 Там же, с. 217. 2 Шкаратан О.М. Русская культура труда и управления // Общественные науки и современность. – М., 2004. - № 1. - С. 32–33. | |
| Категория: 08.00.00 Экономические науки | | | |
| Просмотров: 3119 | Загрузок: 0 | Комментарии: 1 | |
| Всего комментариев: 0 | |