| Главная » Файлы » Научные статьи » 24.00.00 Культурология |
Прусский немец. Чувашский просветитель И. Я. Яковлев и В. В. Радлов. Макаревский А. В., Макаревский В. В., Макаревский В. И.
| 29.05.2012, 09:39 | |
| Василий Васильевич Радлов (1837-1918) – русский востоковед-тюрколог, исследователь живых и мертвых тюркских языков. 5 января 1912 года состоялось чествование 75-летия со дня рождения Василия Васильевича в дружеском домашнем круге. «Исторический Вестник» приводит отчет с торжества, которое носило задушевный характер, лишенный всякой официальности: С утра его квартиру посетили многочисленные почитатели, товарищи, ученики Василия Васильевича, которых с обычным радушием встречали сам юбиляр и его невестка И. Р. Радлова. Около полудня юбиляра посетил его высочество герцог Александр Георгиевич Лейхтенбергский, в сопровождении генерал-адмирала барона Мейендорфа. К тому же времени стали прибывать различные депутации и представители учебных заведений. Среди присутствующих были академики: кн. Голицын, Карпинский, Чернышев, Шахматов, Фортунатов, Баклунд, Залеман, проф. Марк Барнгольд; многие приват-доценты-востоковеды Санкт-Петербургского университета, студенты восточного факультета Санкт-Петербургского университета и многие другие. Депутации тюркской молодежи были представлены юбиляру приват-доцентом Санкт-Петербургского университета А. Н. Самойловичем. От лица татарской молодежи приветствовал Василия Васильевича г. Мухамедпаров, указавший на то, что, благодаря Василию Васильевичу, в Казани был основан татарский учительский институт, который содействовал сближению культуры татарской с русской и европейской. Слушательница высших женских курсов госпожа Каммиль приветствовала Василия Васильевича от имени татарских женщин, которые в школах, основанных юбиляром, могли вступить на путь просвещения и найти удовлетворение своим духовным запросам. Представитель якутского народа в своей поздравительной речи отметил особые заслуги Василия Васильевича по обнародованию якутско-русского словаря и материалов по русско-якутскому творчеству. Студент Санкт-Петербургского университета Бердиев приветствовал Василия Васильевича от имени закаспийских туркмен, диалект которых доселе не изучен. Студент-киргиз Чукуев говорил от лица киргизской молодежи. Все представители тюркских племен заканчивали свои приветствия на родном языке. Задушевные поздравления последних свидетельствовали о том гармоничном идейном единении, которое существует между тюркологами и представителями изучаемых им племен. Трогательную речь произнес представитель Лазаревского института восточных языков в Москве В. А. Гордлевский. Оратор подчеркнул поразительный энтузиазм в ученой деятельности, присущий юбиляру, энтузиазм, которому могут позавидовать и молодые ученые-ориенталисты. Приват-доцент Санкт-Петербургского университета Руднев, явившийся на юбилейном торжестве представителем Троицкосавского отдела Императорского Русского Географического Общества, огласил следующую приветственную телеграмму: «Троицкосавско-кяхтинское отделение приамурского отдела Императорского Русского Географического Общества, ближайшее научное учреждение к Орхону, имя которого навсегда связано с вашими трудами, приветствует Вас в день Вашего семидесятипятилетия, выражая искренние пожелания здоровья на многие будущие годы. Посвятив настоящее заседание Вам, исследователю Орхонских памятников, и постановив поместить ваш портрет в Кяхтинском музее, отделение просит Вас не отказать в чести быть почетным членом этого учреждения, посильно трудящегося на далекой окраине над выполнением задач и целей географической науки». Прислали своих представителей музей антропологии и этнографии Петра I, этнографический отдел Русского Музея Императора Александра III, редакция журнала «Мир Ислама» (профессор Бартольд), Императорское Русское Географическое Общество и многие другие. По окончании торжества юбиляр вместе с учениками снялся в одной группе. По инициативе некоторых из почитателей Василия Васильевича, экстренно образовался комитет в составе А. В. Андриянова, В. Н. Васильева, Н. А. Виташевского и Э. К. Пекарского в целях издания брошюры о юбилейном торжестве. Юбиляр получил до 100 приветственных телеграмм и письменных поздравлений от следующих лиц и учреждений: Его Императорского Высочества Великого Князя Константина Константиновича, Президента Императорской Академии Наук, от этнографического отдела общества любителей естествознания, от Туркестанского кружка любителей археологии, от Минусинского Мартьяновского музея, от Финско-Угорского Общества в Гельсингфорсе, от Общества Востоковедения, Общества изучения Сибири, от Западно-Сибирского и Оренбургского отделов Географического Общества, от члена Государственного Совета П. П. Семенова-Тянь-Шанского, от известного путешественника Потанина и молодого этнографа Анохина (на алтайском наречии), от Мюнхенских и Венгерских ученых, от князя Путятина, академика Ольденбурга, Н. Рериха, от Сибирских депутатов: Волкова, Скалозубова, Некрасова и многих других. От графа С. Ю. Витте получена телеграмма такого содержания: «Сердечно поздравляю Вас с пятидесятилетним юбилеем выдающейся вашей деятельности и искренне желаю, чтобы Ваши почитатели имели возможность поздравить со следующим юбилеем Вашим». От профессора Казанского университета, члена Государственного Совета Загоскина, телеграмма гласила: «Сердечно приветствую юбиляра в день пятидесятилетия славной научной деятельности и шлю наилучшие пожелания. Уверен в том, что в моем приветствии Вы можете увидеть отклик той памяти, которая сохранилась о Вас в интеллигентных кружках старой Казани». Интересная телеграмма получена Василием Васильевичем от учащейся молодежи: «Студенческая экскурсионная комиссия, работавшая по устройству прошлогодней летней экскурсии общества изучения Сибири, считает себя счастливой присоединиться в день семидесятипятилетия Вашего рождения к общему голосу ваших учеников, друзей и почитателей, посылая свой горячий привет и искреннее поздравление. Представителям сибирской молодежи, глубоко почитающей Вас, как ученого, удалось за последние годы ближе узнать Вас, как чуткого человека, с любовью, доверием и юношеской горячностью относящегося к нашим стремлениям внести посильную лепту в дело изучения родного края, собирать материалы для науки. Исполненные чувством горячей симпатии и признательности за все сделанное Вами для нас, мы просим принять наши сердечные и единодушные пожелания здоровья, бодрости и энергии на многие и многие годы. Пусть добрые начинания общества изучения Сибири под Вашим же руководством пойдут дальше по пути своего развития и увенчаются полным успехом, оставив благодарному потомству Ваш светлый образ, символ строгой учености, идейной стойкости, неутомимой энергии и обаятельной духовной красоты». Всю свою жизнь, с молодых лет, почтенный юбиляр посвятил наукам. Уроженец Берлина, он юношей приехал в Россию и, чтобы иметь возможность изучить тюркские языки в среде народа, занял скромное учительское место в Барнауле. В Сибири он прожил более 10 лет, предпринимая постоянные научные поездки по Средней Азии на средства Кабинета Его Величества. Затем, чтобы изучить поволжские и башкирские тюркские говоры, языки чувашский и черемисский (Выделено нами, составителями), Василий Васильевич поселился в Казани, в течение 13 лет занимая здесь должность окружного инспектора магометанских школ. В 1884 году он был избран ординарным академиком Императорской Академии Наук и получил приглашение занять пост директора Азиатского Этнографического Музея в Петербурге. Азиатский музей в то время представлял собою собрание совершенно разрозненных, случайных коллекций, с годовым бюджетом в одну тысячу рублей. В. В. Радлов сумел привлечь внимание и заинтересовать судьбой музея многих лиц, и в настоящее время, исключительно благодаря частным пожертвованиям, бюджет музея увеличился до 12 тыс. рублей, помещение его расширилось на несколько этажей. Заведуя музеем, Василий Васильевич предпринимал многочисленные поездки в Крым, Литву, Волынь, в 1891 году стоял во главе экспедиции, снаряженной Академией Наук для исследования древних памятников долины р. Орхона в Монголии. В настоящее время он состоит директором музея антропологии и этнографии при Академии Наук. По инициативе В. В. Радлова создался комитет для изучения Средней Азии. Долгое время живший в Сибири, он считается хорошим знатоком ее и из года в год избирается председателем Санкт-Петербургского общества изучения Сибири. Из многочисленных трудов Василия Васильевича, изданных главных образом на немецком языке, надо отметить, прежде всего, многотомный «Опыт словаря тюркских наречий», результат почти 20-летней работы, затем сборник «Образцов народной литературы тюркских племен, живущих в Южной Сибири и Джунгарской степи». Этот сборник сделал возможным изучение дотоле не исследованных тюркских наречий, сохранившихся в полной чистоте, благодаря тому, что эти народы жили уединенной жизнью и не подпадали влиянию ислама. Собранные сказки, преданья и поверья раскрывают картину внутренней и духовной жизни тюркских племен (Юбилейное чествование В. В. Радлова. Историко-литературный журнал «Исторический Вестник», том CXXVII, С.-Петербург, Типография А. С. Суворина, 1912, С. 793-796). В. В. Радлов - автор собрания «Образцы народной литературы тюркских племен», переводов тюркских фольклорных текстов. Зачинатель сравнительно-исторического изучения тюркских языков. Основные работы Радлова: «Сравнительная грамматика северных тюркских языков» (1882), «К вопросу об уйгурах» (1893), «Древнетюркские надписи в Монголии» (1894-1895), «Атлас древностей Монголии» (1892-1899), «Опыт словаря тюркских наречий» (1882-1909), «Сибирские древности» (1888-1902). О личности В. В. Радлова и его «дурном влиянии на инородческое дело» И. Я. Яковлев рассказывал «особо» : … прусский немец, окончивший Берлинский университет со званием “доктора” этого университета филологических наук (он особенно изучал в университете монгольский язык). Благодаря протекции одной из великих княгинь Радлов попал в город Барнаул Томской губернии, где устроился учителем немецкого языка в местном учебном заведении, что было, если мне не изменяет память, в конце шестидесятых или семидесятых годах. Недалеко от Барнаула он нашел группу русских миссионеров во главе с архимандритом Макарием, впоследствии митрополитом Московским, близким к Н. И. Ильминскому человеком, о котором я уже упоминал в этих воспоминаниях. В составе этой миссии, между прочим, находился священник Чаглоков, происходивший из алтайских инородцев, ученик Макария, обращенный им в православие. Миссия имела целью обращение в православие многих племен, в том числе и шорцев. В этой миссии был священник, который собрал и записал много устных произведений алтайцев (преданий, рассказов, песен, сказок и т. п.). Все они переданы были в рукописи Радлову (по часто свойственной русским простоте) для того, чтобы оказать содействие ученому иностранцу, находящемуся на русской службе. Члены миссии ходили, ходили, записывали, работали. А чужой ими воспользовался. Радлов переписал их по своему способу писания – латинским шрифтом, приспособленным к немецкому языку, а затем напечатал на средства русской Императорской Академии наук четыре огромных тома замечательного исследования, включив в них и интересные воспоминания священника Чаглокова, в которых тот описывает обращение его в христианскую веру Макарием, основателем первой Алтайской миссии, считающимся святым, сделавшим перевод Библии с греческого на русский язык, за что его преследовал митрополит Московский Филарет (Яковлев И. Я. Моя жизнь: Воспоминания. Глава XII. Инспектор чувашских школ. Развитие чувашско-школьного дела. М.: Республика, 1997, С. 438-439). И. Я. Яковлев приводит имя архимандрита Макария (Глухарева Михаила Яковлевича) (1792-1847), известного миссионерской деятельностью среди сибирских народов, духовного поэта, мемуариста, переводчика, который в 1813 году окончил Смоленскую духовную семинарию, в 1817 году – Сакт-Петербургскую духовную академию. Принял монашество в 1818 году. 1817-1821 годы – профессор и инспектор Екатеринославской духовной семинарии. 1821-1824 годы – ректор Костромской духовной семинарии. В 1824 году удалился в Киево-Печерскую лавру, затем в Глинскую Оптину пустынь в Курской губернии, ведя аскетический образ жизни. В 1830-1844 годах руководил основанной им Алтайской церковной миссией в Бийске. Познакомился с декабристами. 1844-1847 годы - настоятель Болховского Троицкого монастыря в Орловской губернии. Основные работы Глухарева: «Извлечения из путевых заметок миссионера» (1834-1838), «Лепта» (1846, 1889-1890), «Письма покойного миссионера… бывшего начальника Алтайской церковной миссии» (1851, 1860, 1905). В 1837-1841 годах переводил с древнееврейского языка на русский язык книги Ветхого завета. К 50-летию смерти Макария (Глухарева) в 1897 году было издано немало очерков и исследований его жизни и деятельности. В московском журнале «Православный Благовестник» вышла биография «Архимандрит Макарий (Глухарев), основатель Алтайской миссии». В 1899 году появилась отдельная книга: Деятельность архимандрита Макария среди сибирских язычников имела характер не миссионерский только, но просветительный в самом широком смысле этого слова. По примеру прославленных на страницах русской церковной истории мужей Стефана Пермского, Трифона Печенгского, Иннокентия, просветителя алеутов, и др. – и о. Макарий Глухарев не ограничивал своей задачи научением крещаемых молитвам и краткому катехизису, но старался внести в их даже повседневную жизнь начала высшей культуры, сообщал им знания, необходимые для более совершенного строя жизни. Труды самоотверженного деятеля увенчались успехом, несмотря на самые тяжелые внешние условия. В дебри Алтая, - говорит г. Птохов, - бедные и дикие обитатели которого поголовно почти держались язычества, является бедный монах, с слабым до крайности здоровьем, без надежных сотрудников, при совершенном почти отсутствии материальных средств, но с твердою верою, с горячей любовью к дикарям и с несокрушимой энергией. И вот в малое, даже для жизни одного человека, время в самом центре кочевок диких племен образуется весьма значительная община христиан, которые являются христианами не по имени только, но и по жизни, а вместе с тем уважают более совершенную культуру и устраиваются на прочных началах оседлости и домовитости. Миссионерский путь, бесспорно, самый тернистый и трудный, но, как видим из рассказа г. Птохова, не розами усыпана была жизнь о. Макария и в мирском звании. Всем, конечно, известно, как суровы были школьные порядки (особенно в учебных заведениях духовного ведомства) в старину, сколько сил погибло или схвихнулось под влиянием беспощадной жестокости, царившей всевластно. Особенно страдали натуры мягкие и впечатлительные, к числу которых следует отнести и о. Макария. Кто бы, например, мог подумать, что ему пришлось чуть не жизнью поплатиться из-за угрозы самодура-учителя. Вот рассказ об этом характерном случае самого о. Макария: «Как-то один раз урок был задан большой, и я не мог его выучить; учитель, узнав о том, сказал мне: послушай, если ты опять не выучишь урока, я спорю тебе всю кожу от шеи до пят. Как ребенок, я принял эту угрозу буквально, и, возвращаясь домой, плакал всю дорогу. Это было зимой – я простудился, заболел и, проболев полгода, чуть не умер. С тех пор грудь и голос стали у меня слабы». Нельзя сказать, чтобы особенно привлекательной представлялась и педагогическая деятельность, в которую вступил о. Макарий по окончании в 1817 году курса в Санкт-Петербургской духовной академии. «Преподаватели семинарии, - говорит г. Птохов, - в то время получали за свои труды ничтожное вознаграждение и жили в черном теле. Приниженное и нищенское положение приводило их к тому, что они делались совершенно равнодушными к своему делу и доходили до унизительных отношений к начальствующим и к родителям учеников. Приношения родителей наставникам семинарии и натурою, и деньгами были, делом в то время самым обычным», а потому новаторство о. Макария, гнушавшегося «благодарностями», встретило открытую вражду со стороны всех сослуживцев. Вообще вся жизнь архимандрита Макария до выступления на миссионерское поприще, рассказанная г. Птоховым в первой главе исследования была сплетением коллизий пошлой среды и высокой личности о. Макария, окончившихся тем, что он принужден был проситься в отставку и удалиться на покой. Наиболее прославила имя о. Макария его миссионерская деятельность, продолжавшаяся с 1830 по 1845 годы; описанию ее, конечно, посвящена и большая часть исследования. По количеству обращений в христианство деятельность о. Макария не поражает внушительностью результатом; за все время управления им Алтайской миссией крещено всего 675 человека. Этот факт является лучшим доказательством той осторожности, с которою поступал в этом важном деле миссионер. Он был врагом всякой скороспелой системы и крестил лишь после того, как убеждался в полной искренности обращения. В книге г. Птохова рассказано несколько случаев, когда о. Макарий нарочно медлил крещением из опасения, что обращаемый соблазняется лишь мелкими житейскими выгодами; да и в обыкновенных случаях крещение совершалось уже тогда, когда неофит прочно усвоил главнейшие истины христианства и твердо знал молитвы. Этим, конечно, объясняется прочность тех обращений в христианство, которые были плодом его трудов, равным образом здесь же лежит и главнейшее значение миссионерской деятельности о. Макария, послужившей образцом для его преемников по апостольскому подвигу. В весьма симпатичном также свете представляются труды о. Макария по переводу Ветхого Завета с еврейского подлинника на русский язык. «Одна эта научно-богословская работа, - совершенно справедливо говорит г. Птохов, - в связи с церковно-общественною деятельностью о. Макария для приведения своей идеи в исполнение дает ее автору право на бессмертие в истории Русской церкви». В третьей главе своего исследования г. Птохов весьма подробно рассказывает, сколько энергии потребовалось, сколько огорчений, неудач, даже преследований, пришлось перенести приснопамятному труженику на пути осуществления своей светлой идеи. Перевод о. Макария увидел свет уже по смерти его (напечатан в «Православном Обозрении» за 1860-1867 годы); он послужил значительным подспорьем (вместе с переводами не менее высокопочтенного деятеля протоиерея Г. П. Павского) для лиц, приводивших к концу дело перевода Библии на русский язык; следовательно, труды в этом направлении о. Макария не исчезли бесследно. Последние годы жизни о. Макарий провел в г. Болхове (Орловской губернии) в звании настоятеля Троицкого Оптина монастыря. Если и теперь в глухой провинциальной среде встречается множество суеверий и обрядов, идущих в разрезе с духом христианства, то не трудно представить себе, какое обилие подобных суеверий господствовало в провинциальной жизни сороковых годов. В исследовании г. Птохова приведены весьма характерные в этом отношении примеры: в Болхове, например, существовал предрассудок, вследствие которого девушки, до выхода в замужество, считали за стыд ходить в церковь. Нравы отличались крайнею огрубелостью, царило чуть не поголовное невежество. Жатва ждала своего делателя, и о. Макарий, невзирая на слабые силы свои, с присущей ему энергией взялся за привычное для него дело просвещение людей, почти что сидящих во тьме и сени смертной. «Оставив Алтай и переселившись в Болхов, - говорит г. Птохов, - он не покинул апостольской деятельности, а лишь переменил место и обстановку и стал, по выражению митрополита Филарета, «миссионером среди православных» и пожал на этом поприще обильные плоды, так как аскетическая жизнь, вызвавшая глубокое благоговение к нему со стороны народа, доставила в то же время необычайное нравственное влияние на окружающих. В заключительной главе исследования г. Птохов характеризует личность знаменитого просветителя и дает общий обзор его деятельности. Характеристика несколько длинновата, а потому теряет свою яркость и выпуклость. В краткой оценке трудов о. Макария по переводу Библии на русский язык, г. Птохов вполне правильно указывает, что в дном случае необходимо различать две стороны деятельности: самый перевод на русский язык священных книг и защиту идеи необходимости дать русскому народу Слово Боже на родном языке. И мы вполне согласны с г. Птоховым, что вторая сторона имела даже большее значение, чем первая, так как о. Макарий в этом случае явился отважным борцом против господствовавшего тогда убеждения, будто бы дать народной массе Священное Писание на родном языке – дело вредное и опасное. Не надобно забывать, что такое убеждение разделялось и многими представителями высших правительственных сфер. Исследование г. Птохова производит весьма приятное впечатление научной серьезностью содержания и деловитостью изложения. По полноте обзора и обилию обследованного материала указываемая книжка может быть далеко нелишней в книжном шкафу ученого, а по простоте своего изложения, чуждого вычурностей и затей, она может доставить приятное и полезное чтение и обыкновенному любителю нашей церковной истории (Критика и библиография. Архимандрит Макарий (Глухарев), основатель Алтайской миссии. П. В. Птохова. Москва, 1899. Историко-литературный журнал «Исторический Вестник», том LXXV, С.-Петербург, Типография А. С. Суворина, 1899, С. 1039-1042). Много настойчивого, энергичного выявил И. Я. Яковлев у Радлова: Во время одного из походов русских через Семиреченскую область и через перевалы к озеру Иссыккуль и далее на юго-запад он сумел пристроиться, находясь на Алтае, к войскам, т. е. опять-таки к русским людям, и совершить поход под их охраною путешествие с ученой целью. Тут он занялся изучением языков местных народностей (татарского происхождения), сделал много записей их сказок, преданий, легенд и т. п., выжал все, что мог как ученый, переехал в Казань и стал просить Н. И. Ильминского об определении его окружным инспектором Казанского учебного округа татарских, башкирских, киргизских школ. (В то время нынешний Оренбургский учебный округ входил в состав Казанского). Ильминский, признавая за Радловым ученые заслуги, поверил ему, что он ненавидит магометанство, старающееся уничтожить все этнографические особенности у подчиненных ему мелких восточных народов, объединив их татарским влиянием, татарским языком Николаю Ивановичу представлялось, что в лице молодого ученого немца, едва говорящего по-русски, появился новый русский борец в Казанском крае за самостоятельность каждого мелкого народа (башкир, киргизов и др.), т. е. за то, что за так ратовал сам Ильминский, которого возмущала русско-чиновничья политика, заводившая даже на казенный счет магометанские мечети, платившая жалованье татарским муллам, действовавшим чаще всего во вред русским интересам. Ильминский через попечителя П. Д. Шестакова (к слову сказать, женатого на немке, обрусевшей, принявшей православие), добился-таки учреждения вышеупомянутой специальной должности и посадил на это место Радлова. Я знал последнего со времени появления его в Казани у Ильминского, будучи еще студентом Казанского университета, так как года два давал уроки русского языка его дочери. Радлов ненавидел русских и все русское, хотя и умел ловко скрывать это. Обладая известной долей нахальства, имея заручку в высших русских сферах, у немцев, между прочим, у директора департамента народного просвещения Эммануила Егоровича фон Брадке (к слову сказать, родственника симбирским фон Брадке), Радлов скоро начал действовать самостоятельно, не считаясь с Н. И. Ильминским по должности инспектора. Одной из задач его было, идя в разрез со взглядами Н. И. Ильминского, сливать в одну идею татарства с идеей магометанства, т. е. признавать, что все мелкие народности Казанского края, исповедущие магометанскую веру, принадлежат к татарскому племени. Это вело к отпадению их от России, к сепаратизму. Часто мне от него приходилось слышать повторение мнения Бисмарка: «История пишется кровью и железом». А у Ильминского в программу по миссионерско-просветительной деятельности насилие одной народности над другой не входило. И относительно татар он веровал в возможность воздействия на них в смысле слияния их с Россией при помощи его русификаторской системы. Действуя во вред Ильминскому в этой сфере, Радлов старался сделать его близким себе человеком, так что Николай Иванович крестил у него детей по лютеранскому обряду. Ильминский, печатая книги на татарском языке русским шрифтом, им принятым, имел в виду, что отпечатанные таким способом книги будут читать и новокрещеные татары. А Радлов начал печатать книги шрифтом арабским, принятым у магометан, распространяя их среди татарского населения. Ильминский и Шестаков видели противодействие, оказываемое энергичным, нахальным немцем их системе, но ввиду связей Радлова бороться с ним были не в состоянии. Я и профессор Платонов, убедившись в том, что Радлов действует во вред русско-миссионерским интересам, держали себя с ним холодно, сдержанно, хотя он старался с нами сблизиться, а меня постоянно зазывал к себе. Я же никогда у не был, ни тогда, когда он жил в Казани, ни потом, когда он находился в Петербурге как член Академии наук, с ним не переписывался. В том же духе, т. е. во вред русским интересам, вел Радлов и подчиненную ему непосредственно в Казани татарско-магометанскую учительскую школу. Здесь сначала ее начальником был Махмудов, а потом мой товарищ по университету Ахмеров, ядовито относившийся к русским, в чем я убедился во время поездки с ним в город Чистополь Казанской губернии. Ахмеров был, однако, недолго под начальством Радлова, уехавшего в Петербург. На его место назначили русского, но женатого на татарке Алкиной – уже по отъезде Радлова. Благодаря последнему обстоятельству этот начальник еще лучше Радлова содействовал тому, чтобы школа противодействовала русскому влиянию на татар, отрывая их от слияния с Россией. Когда Н. И. Ильминскому предложено было звание академика Академии наук, он, не желая расставаться с Казанью и с трудами по инородческо-просветительному делу, отказался от этого почетного звания. В то же время он воспользовался удобным случаем сплавить нежелательного сотрудника из Казанского учебного округа, предложив Академии вместо себя Радлова. Академия согласилась на это. Радлов уехал в Петербург. Николай Иванович мне говорил, что Радлов, зная о неудовольствии против него Ильминского, сказал ему перед отъездом: “Я вам обязан местом академика. Если, приехав в Петербург, вы меня не посетите, то это будет значить, что вы хотели меня выжить…” Тем не менее Ильминский так и не посетил его. Перед отъездом в Академию наук Радлов не раз предлагал мне предать ему рукописи мои с записанными чувашскими песнями, поговорками, сказками и т. п. Но я, зная судьбу записей священника Алтайской миссии, этого не сделал, а передал в большей части Н. И. Ашмарину, у которого они и сейчас должны хранится. Перейдя в Академию наук, Радлов продолжал научно работать. Между прочим, ему удалось создать классификацию – найти родство, взаимоотношения тюркских языков, указав на разницу их с монгольскими. Русские ученые прозевали это. А немец, живший в России, воспользовался. Н. И. Ильминский с грустью смотрел на такой успех Радлова. Упоминаемая работа еще в Казани подготовлялась Радловым, но была им приведена в систему, закончена в Петербурге. Потом Радлов ездил с научной целью на Дальний Восток, в Монголию, делал там раскопки, прочитал надписи на скалах сибирских рек на одном из тюркских языков и т. д. Но я не претендую описывать по памяти его бесспорные научные заслуги. К сожалению, Н. И. Ильминский понял его, хотя и слишком поздно. Радлов мне показывал статьи свои, напечатанные о русских инородцах в немецких газетах, в виде корреспонденций, между прочим, в “Кельнише Цейтунг”. Читая в немецких газетах ядовитые заметки безымянных корреспондентов, я узнавал в них слог и мысли Радлова. На съезде ориенталистов 1876 года в Петербурге, на котором присутствовал и я, профессор Григорьев и другие участники съезда открыто говорили о той неосторожности, с какою немец Радлов, убежденный враг России, допускается в интимные русские дела по инородческому вопросу (Яковлев И. Я. Моя жизнь: Воспоминания. Глава XII. Инспектор чувашских школ. Развитие чувашско-школьного дела. М.: Республика, 1997, С. 439-442). Для Третьего международного съезда ориенталистов Василий Васильевич Григорьев (1816-1881) издал сборник своих трудов «Россия и Азия». Будучи студентом Петербургского университета по отделению восточных языков, Григорьев в 1834 году издал первую работу «История монголов». 1838 год – профессор восточных языков Ришельевского лицея. Автор нескольких статей в «Записках Одесского общества истории и древностей»: «О куфических монетах VIII, IX, X и отчасти VII и XI веков, находимых в России и прибалтийских странах, как источнике для древнейшей отечественной истории». 1842 год – диссертация «О достоверности ярлыков, данных ханами Золотой Орды русскому духовенству». С 1844 года в Петербурге служит в департаменте духовных дел, помогает редактировать Журнал Министерства Внутренних Дел, является членом археологического и географического обществ. В 1851 году получил должность начальника пограничной экспедиции в Оренбурге, пишет статьи «О некоторых событиях в Бухаре, Коканде и Кашгаре: записки мирзы Шемса Бухари». В 1856 году выходит знаменитая статья «Т. Н. Грановский до его профессорства в Москве». В 1862 году занял кафедру истории Востока Петербургского университета. 1869-1870 годы – главный редактор «Правительственного Вестника». С 1874 года – начальник Главного управления по делам печати. Основные работы В. В. Григорьева: «Кабулистан и Кафиристан» (1867), «Восточный Туркестан» (1869, 1873), «О скифском народе саках» (1871), «О походах Александра Великого в Западный Туркестан» (1881). III Международный съезд ориенталистов проходил в августе 1876 года. Яковлев сообщал новости из Петербурга в письмах Ильминскому, который не смог присутствовать на съезде: «Сию минуту я возвратился к себе на квартиру и под свежим впечатлением испытанного сегодня вечером хочу написать Вам несколько слов. С 8 часов до 12 ночи (суббота 28 августа) я был на вечере у италианского посланника кавалера Нигры, у которого, кроме членов конгресса, были разные тузы первой величины, как, например, Трепов и проч.; так как я пришел пятым, то Нигры, после представления меня ему губернатором, беседовал со мною несколько минут о Казани и о тамошних инородцах. Вскоре стали во множестве являться гости, то я естественно, от Нигры удалился; и у меня беседа завязалась с доцентом восточного факультета Сластновым, к нам же подошли профессор Васильев, академик Вельяминов-Зернов и Кун, с которыми я уже раньше познакомился. Ко мне с разных сторон посыпались вопросы и запросы о Вас, Радлове и вообще об инородческом деле; в разговоре приняли участие многие, я больше молчал, лишь изредка и кратко отвечал, тут сильно что-нибудь отстаивать было невозможно: все тузы да авторитеты. Все говорили громко и сгоряча, особенно отличался А. Н. Кун. Васильев говорил, не зная дела, или, по крайней мере, не зная фактов, и нес зауряд быль и небылицу. Он говорил, что не нужно делать переводов священного писания на инородческие языки (замечу еще и то, что Васильев так себе, ни с того ни с сего, эту же мысль высказал сегодня на конгрессе кафедры) и что инородцев просто нужно обрусить. Профессор Коссович вторил Васильеву, а Вельяминов-Зернов, соглашаясь с Васильевым, что переводы могут быть вредны для русских интересов, потому они не нужны, добавил еще, что дело религии – дело совести и проч. Особенно все эти господа кричали против Радлова, а когда разговор заходил о Вас и Вашей деятельности, все, знающие Вас, отзывались с похвалой и одобрением. Нападали и на Петра Дмитриевича за его приверженность и отстаивание системы Радлова. Здесь, по-видимому, все очень интересуются инородческим делом и следят прилежно за возникшими недоразумениями между Петром Дмитриевичем и Листовским, говорят, что Радлов – самый вредный человек для России и что его в 24 часа следовало бы прогнать из России, говорят еще и то, что Радлов положительно закабалил попечителя. Знают здесь подробности об Уфимской школе. Слушая все это, у меня голова кругом пошла. Сегодня долго я был в министерстве, говорил с делопроизводителем Анниным (раньше я его уже видел, равно как и вице-директора, который был на конгрессе); в министерстве тоже очень очень-очень сильно настроены против Радлова, а по связи с его делом – отчасти и против Петра Дмитриевича. Говорят, что и министр потерял доверие к Радлову, и будто будет поставлен вопрос, быть ли на месте Радлову, или нет; даже (мне говорил Кун, с которым от Нигры мы шли вместе) Петр Дмитриевич, если будет поддерживать Радлова, может потерять очень много во мнении министра. Из всего этого я пришел к тому заключению, что, так ли сяк ли, Радлов инородческому делу очень повредил и может окончательно испортить его. На вечере у италианского посланника и в министерстве многие вслух и громко говорили, что Радлов поддерживается немецкой – академической партией (которая на съезде ориенталистов никакого участия не принимает) и директором Бродке. Чувашское дело, кажется, не выгорит, денег едва ли дадут; здесь смотрят как-то подозрительно вследствие неблагоприятного взгляда на Радлова. О Вашем отчете я ничего не узнал, письма от А. Н. Троицкого нет. Министр вчерашний день уехал в Москву, где говорят, он пробудет с неделю, а потом мимо Казани поедет в Оренбург. Вопрос о транскрипции граф велел оставить до своего приезда, Ваше письмо, кажется, возымело свое действие, но Радлов с своим арабским алфавитом едва ли устоит, предполагают для магометан русскую азбуку без изменения, а для инородцев-христиан оставить принятый способ письма. Во вторник Аннин еще просил меня зайти к нему в департамент, я живу очень близко, в каких-нибудь 100 саженях; а заседания конгресса происходят в доме Министерства внутренних дел, рядом с нашим министерством. Вчерашний день вечером я был приглашен к графу Уварову, которому меня отрекомендовал Д. А. Корсаков; у Уварова рассуждали об устройстве археологического съезда в Казани, я здесь положительно молчал да слушал, но, тем не менее, граф просил – и меня в числе других – еще раз, в понедельник, собраться к нему для той же цели. Вас записали в члены предварительного комитета по устройству этого съезда, а Петра Дмитриевича выбрали в председатели, Булича и Шпилевского к нему в товарищи. Завтра в 12 часов едем в Царское Село, где во дворце государя будет обед. Я было не хотел ехать, как я и сделал 26 августа, когда давался в Петергофе тоже обед, но сегодня меня убедил ехать Кун. Кун 12 сентября будет в Казани, заедет к Вам и будет убеждать Николая Петровича ехать в Ташкент. Я выеду отсюда в Москву 2 или 3 сентября; в среду 1-го числа поеду в Кронштадт. Съезд ориенталистов особенного ничего не представляет, а многое походит на комедию» . Переписываясь по поводу съезда с Ильминским, я в частном письме сообщил ему об этом, а тот неосторожно поделился моим сообщением с П. Д. Шестаковым, попечителем, Шестаков, в свою очередь, сообщил о моем письме Радлову. Николай Иванович был этим крайне недоволен и огорчен. Радлов скончался в Петербурге, в апреле или в мае нынешнего года. После его смерти я был на заседании Казанского археологического общества, стоящего неизмеримо выше такого же Симбирского, членами которого состоят многие казанские русские немцы. Много говорилось ими здесь преувеличенно хвалебного о почившем ученом. Я не мог удержаться и нарушил общую гармонию, заявив, что Радлов был вреден русскому делу. Это, видимо, не понравилось… Мне вспомнилась также вредная деятельность Радлова в Казани, когда в 1-й Государственной думе ученики его, бывшие воспитанники Казанской учительской татарской школы, работали в смысле обособления татарского населения от русских (Яковлев И. Я. Моя жизнь: Воспоминания. Глава XII. Инспектор чувашских школ. Развитие чувашско-школьного дела. М.: Республика, 1997, С. 442-443). В августе 1905 года в Нижнем Новгороде во время ярмарки на пароходе «Густав Струве» прошел Учредительный съезд мусульманской партии Поволжья (Татарии), Азербайджана, Крыма и Сибири «Иттифак эль муслимин» («Союз мусульман»; Всероссийский мусульманский союз), политической партии российских мусульман. В январе 1906 года второй съезд партии, прошедший в Петербурге, обсуждал программу и устав, тактику Союза на выборах в Государственную Думу и сотрудничества с кадетами: «По нашему мнению, конституционно-демократическая партия не является специфической русской организацией, наоборот, она представляет собою партию различных народностей…» . В уставе содержался призыв к мусульманам России к объединению в единую политическую партию. На мусульманских территориях предусматривалось создание 16 районов: на Кавказе – центр Баку, в Крыму – Симферополь, в Московской и Петербургской губерниях – Петербург, в Нижнем Поволжье – Астрахань, в Среднем Поволжье – Казань. Третий съезд «Иттифак эль муслимин» в августе 1906 года принял с изменениями и дополнениями кадетскую программу, кадеты выступали за единую и неделимую Россию, мусульмане – за национальную самостоятельность. Провозглашалось объединение всех мусульман без различия сословий и национальности, уравнение в правах мусульманского и православного населения России. Подчеркивалось, что борьба за уничтожение существовавших в отношении мусульман притеснений и бесправия будет осуществляться законными способами, что «мусульмане в деле устройства своих нужд будут применяться к настоящему и будущему положению России». Законы должны вырабатываться «при участии избранных народом представителей его», государственным строем России должна стать конституционная монархия. Выдвигались требования вероисповеданий, свободы печати, союзов, открытий школ с преподаванием на национальном языке . Лидер партии «Иттифак эль муслимин» - Садретдин Низаметдиинович Максудов (1872/1879 – 1957) , выпускник татарской учительской школы, в 1906 году окончил юридический факультет Парижского университета, одновременно читая в Сорбонне лекции о жизни в России мусульманского населения. Депутат II и III Государственной Думы от Казанской губернии. Член фракции кадетов, возглавлял мусульманскую фракцию в III Государственной Думе. Являлся членом юридической комиссии Казанской городской управы. Член Мусульманского комитета, член Временного центрального бюро российских мусульман. Заявлял, что 30-и миллионное мусульманское население России и впредь будет поддерживать кадетов. Максудов входил в Туркестанский комитет Временного правительства. Член Всероссийского мусульманского Совета (Милли Шуро). Возглавлял Коллегию по национально-культурной автономии. В 1918 году являлся председателем Национального парламента мусульман России и Сибири (Милли медлижис), председателем Национального управления тюрко-татарских мусульман России и Сибири (Милли идарэ). В ноябре 1918 года было принято решение о создании «Идель-Уральского (Волжско-Уральского) штата» (республики) с включением в нее Казанской и Уфимской губерний, частей Оренбургской, Пермской, Вятской, Симбирской и Самарской губерний. Указывалось, что «Идель-Уральский штат», представляя по форме своего правления демократическую республику, составит вместе с другими Российскую Федеративную Республику. Коллегия Милли меджлис объявила территорию Поволжья и Приуралья автономной частью РСФСР. В телеграмме в феврале 1918 года Максудов отмечал, что Коллегия должна была лишь подготовить конференцию представителей всех партий и национальностей на территории предполагаемого «Идель-Уральского штата»; предприняв ряд действий, радикально противоречащих возложенных на нее задачам и могущих привести к пагубным для нации последствиям, Коллегия несла серьезную ответственность перед судом истории и перед нацией. В апреле 1918 года Милли идарэ ликвидировалось, восстановлено после установления власти Комуча, но при Колчаке запрещено. На Парижской мирной конференции С. Н. Максудов пытался обратить внимание на необходимость защиты прав тюркского населения Поволжья и Урала. Переехав в Турцию, Максудов под именем Арсал Садри Максуди избирался депутатом парламента, являлся членом турецкой делегации в Лиге Наций, профессором Стамбульского университета. За то зло, которое Радлов причинил России, последняя точно оплатила ему тем же, в лице его двух сыновей, спившихся и рано погибших, благодаря той русской среде, в которую они оба попали. Старшая дочь его, которой я когда-то давал уроки, неудачно вышла замуж и причинила отцу много горя (Яковлев И. Я. Моя жизнь: Воспоминания. Глава XII. Инспектор чувашских школ. Развитие чувашско-школьного дела. М.: Республика, 1997, С. 442-443). | |
| Категория: 24.00.00 Культурология | | | |
| Просмотров: 4326 | Загрузок: 0 | Комментарии: 3 | |
| Всего комментариев: 0 | |